В.Ю. Завьялов. Элементарный учебник дианализа — 1 глава • ДИАНАЛИТИЧЕСКОЕ ИНТЕРВЬЮ

В.Ю. Завьялов. Элементарный учебник дианализа — 1 глава • ДИАНАЛИТИЧЕСКОЕ ИНТЕРВЬЮ

Элементарным учебник назван потому, что в нем приведены основные элементы дианализа – 5 форм консультирования, отражающие основные культурно-исторические типы мышления и организации сознания: наивно-натуралистический (здравомыслие), феноменологический (научный), трансцедентальный (мистический), диалектический (прагматический) и аритмологический (художественно-мифологический и «цифровой» — тип будущего кибернетического мышления).

Этим типам мышления соответствуют 5 форм дианализа: Интервью, Дискуссия, Диасинтез, Реорганизация и Амплификация.Описание этих форм содержит массу примеров из реальной успешной работы с клиентами, много подробностей и деталей, составляющих секреты мастерства продвинутых психотерапевтов, целителей, консультантов, менеджеров и управленцев.

Учебник будет особенно полезен практическим психотерапевтам и психологам как организатор уже имеющихся знаний. Он поможет разрешить многие профессиональные проблемы, включая «синдром сгорания», «доктринизацию», профессиональные искажения, клиентскую зависимость, манипулятивность помощи и др. Он будет интересен и для всех желающих познакомиться с дианализом.

ФОРМЫ (психотехника) ДИАНАЛИЗА :
 • интервью
• дискуссия
• диасинтез
• реорганизация
• амплификация

Ниже изложено лишь Сокращённый вариант(формы дианализа — психотехника) :

1 главы  • ДИАНАЛИТИЧЕСКОЕ ИНТЕРВЬЮ

2 главы  • ДИАНАЛИТИЧЕСКАЯ ДИСКУССИЯ

3 главы  • ДИАСИНТЕЗ

4 главы  • РЕОРГАНИЗАЦИЯ

5 главы  • АМПЛИФИКАЦИЯ

Сокращённый вариант

1 главы «Элементарного учебника дианализа», Завьялов В.Ю.

ДИАНАЛИТИЧЕСКОЕ ИНТЕРВЬЮ

• Интервью: терапия очевидностью
• Дианалитическое интервью
• Минимализм и простота
• Его Величество Вопрос
• «Дианалитический скальпель»
• Доверие клиенту
• «Вопросный ответ»
• Спасительная очевидность
• Выводное знание
• Беседа: обмен взглядами
• Фазы интервью: метастратегия
• Прикладная символология
• Итоги интервью – терапии очевидностью: Homo Cordis

1. Дианалитическое интервью

Дианалитическое интервью нацелено на то, чтобы скорейшим способом дать человеку ясность  того, что он сам является автором своих поступков, мыслей, заблуждений и путаницы.

Если человеку очевидна реальность происходящего, то выгодные для него самого варианты решения жизненных задач он найдет самостоятельно, легко и естественно. В дианализе никого не надо ничему учить. Люди учатся тому, чему хотят учиться — навязывать даже безусловно правильные рецепты разрешения проблем бесполезно.

Пример 1.1.

Клиент в своей жалобе говорит о том, что его страшит будущая смерть:

- Я боюсь даже представить себе то, что все когда-нибудь кончится, и меня не будет.

- А кто будет все это наблюдать?

- ?!

Вместо традиционного психологического интервью, которое призвано «расковырять» клиента, вытащить из «закоулков сознания», «бессознательного», «подсознания» скрытые мотивы переживания страха перед смертью, дианалитический вопрос: «Кто является наблюдателем?» (антиномия «познающее» — «познаваемое») делает очевидным заблуждение клиента в отношении собственного ума: собственная смерть не представима, ум может представить только чужую смерть!

Можно было спросить у пациента, почему он размышляет о смерти. Этот вопрос спровоцировал бы цепь интерпретаций и объяснений того, что не думать о смерти невозможно в его положении: немолодой возраст, не блестящее здоровье, трудная жизнь, скорбные примеры рано ушедших из жизни знакомых: логическая необходимость когда-нибудь умереть и т. д. 

Из этих аргументов можно было бы соткать ткань какого-нибудь «личностного расстройства», например, «нарушение идентичности», «кризис существования» или хотя бы «депрессивный эпизод». Далее — лечить от этого, «распускать» сотканное полотно несчастной жизни. Вместо этого задается один единственный методологический вопрос: «Кто свидетель апокалиптических картин будущего?», на который клиент отвечает не сразу, а только после третьего повторения. С первого раза не получается — мысль клиента кружит над могилами и брошенными домами, неоконченными делами, пепелищами:

- Ничего не будет… Я умру, и все прекратится, мир погаснет!

 Здесь задается промежуточный вопрос, проясняющий очевидность присутствия «свидетеля»: «Вы умрете, но ведь кто-то останется?» Конечно, после смерти человека остаются жить другие люди, его родственники, его дети — жизнь продолжается, это естественно для человеческой жизни! Клиент не может эту очевидность отрицать. Да, после него останутся жить люди, останется страна. И когда он представляет все оставшимся, он не может не быть свидетелем этих картин жизни. Вопрос: «Кто свидетель?» повторяется. 

Еще пара слабых попыток увернуться от этого вопроса — и клиент сдается: «Да, он сам и есть свидетель картин «жизни после жизни». Но как же такое возможно? Очень просто — он сам создает зрительные образы будущего и сам же их рассматривает, становясь в воображении свидетелем своей кончины. Но раз он является свидетелем, значит, он не умер! Парадокс? Да. Парадокс, созданный любознательным умом. Очевидность того, что клиент «скорее жив, чем мертв», становится «кричащей». Живой человек, с живым умом и воображением мечтает о собственной кончине! Если это его развлекает, то, ради Бога, пусть продолжает в том же духе. Если печалит — пусть прекратит это делать. Терапия длится пять минут.

2. Минимализм и простота

Из приведенного выше примера видно, что дианалитическое интервью — это использование минимального количества «ходов». Нет никаких «проходных» вопросов («Вы раньше размышляли о смерти?», «Вы знали, что люди смертны?», «Когда вы узнали, что люди умирают?»), нет никаких отвлекающих вопросов («Чем вы сегодня занимались?», «Что ели на завтрак?», «Кого видели утром из знакомых?» и т. д.), никаких суггестивных и трансовых вопросов («Вы сидите здесь, смотрите на меня, слушаете мои вопросы, и я спрашиваю вас: вы ощущаете живое биение пульса в вашем теле, скажем, в пальцах рук или в висках, думая о смерти?»).

Все это можно делать, если это необходимо для достижения определенных целей, но это не будет первой базовой формой дианализа, не будет дианалитическим интервью. Первое правило дианализа: не дать клиенту вредить самому себе, рассказывая дианалитику и себе самому страшные истории о своей жизни, рисуя ужасные картины несчастий, которые не состоялись и не состоятся, перебирая в памяти сцены неприятных событий.

Заповедь «Не вреди!» превращается в стратегию минимализма: спрашивать не о проблеме и ее «красотах», а о том, чего хочет добиться клиент, какое желание его попало в капкан ограничений или лабиринт заблуждений.

Пример 1.2.

Много лет назад, консультируя вместе с невропатологом одного весьма начитанного в вопросах медицины доктора химических наук, который очень красочно описывал свои патологические переживания (ипохондрия), я спросил его: «Вы живой?» Этот вопрос никто ему не задавал из-за очевидности реальной действительности — он ведь был живым! Этот вопрос, с точки зрения обыденной психологии и тех ролевых взаимодействий между врачом и пациентом, которые устанавливались в то время, был глупым и никчемным. 

Но этот вопрос «встряхнул» профессора, вызвал у него минутное остолбенение. Перед «извращенным наукой» умом со всей очевидностью предстал факт его продолжающейся жизни. Сколько бы он ни представлял в своем уме смерть и мучения от возможных болезней, он продолжал жить! Мой вопрос сделал этот очевидный факт очевидным для его сознания!

Вылечил ли этот один-единственный вопрос профессора-ипохондрика? 

В обычном смысле этого слова, конечно, не вылечил, но какой-либо длительной психотерапии после этой консультации не понадобилось. Произошла-таки «терапия очевидностью» с помощью минимального количества средств манипуляции, то есть без всякой психотехники.

Еще проще была решена «проблема депрессии» у одной молодой студентки, которая «насмерть обиделась» на людей.

Пример 1.3.

Клиентка на сеансе дианализа пожаловалась на бессердечность людей, когда она зимой на автобусной остановке поскользнулась и упала прямо под колеса автомобиля.

- Никто, никто не бросился меня вытаскивать, хотя все видели, что мои ноги оказались под колесами.

- Так вас переехал автобус?

- Да нет же! Я выбралась сама!

Это тоже вопрос из разряда «глупых» на первый взгляд. Клиентка сидит напротив дианалитика с целыми ногами, живая и невредимая, причитая о несостоявшемся несчастье по вине людей. Вопрос сделал очевидным факт ее личной ответственности за собственную судьбу и состоятельности ее системы самосохранения. Проблема депрессии с ней не обсуждалась. 

После подробного ответа — отчета о том, как она выползла из-под автобуса и спасла свои ноги и саму жизнь, клиентке стала понятна связь ее удрученного настроения с патогенными идеями обвинения ни в чем не повинных людей. Более того, наблюдавшие ее героические усилия по самоспасению люди стали в момент беседы невольными инициаторами ее взросления: если бы они бросились спасать ее, то вытянули бы из-под автобуса слабовольную, запуганную и обиженную девочку, которая палец о палец не ударила, чтобы спасти себя от травмы и позора.

В этом случае видна сложная простота дианалитического интервью. Интервью — это поиски базового заблуждения (БЗ), на котором строится аргументация несчастья или так называемая «патогенная идея», превращающая поведение человека в «симптомное поведение», «психопатологию», «проблему», «трудный вопрос жизни».

В психотерапии консультант не должен использовать так называемые «проблематичные вопросы»: ответ вопросом на вопрос, «черно-белые» вопросы, требующие только «да» или «нет», трюковые вопросы типа «Вы уже перестали избивать свою жену?», «загрузочные вопросы», требующие знания специфической терминологии, вопросы, задевающие самоуважение личности и другие приемы софистической аргументации и диалоговой игры .

3. Его Величество Вопрос

Вопрос в интервью и во всей системе дианализа, а также всякой другой системе психотерапии и консультирования, является тем же, чем является скальпель в работе хирурга, — инструментом доступа к «патологическому очагу», средством отсечения «одного» от «другого». Вопрос, как и скальпель, делает «разрез» и позволяет взглянуть на сущность изучаемого предмета. Вопрос, как скальпель, разъединяет «слипшиеся» понятия, рассекает «узлы противоречий», разъединяет «сущность» и «иное сущности».

Пример 1.4.

Клиентка сорока лет долго и безуспешно лечилась от «диэнцефальных приступов» (случай 80-х годов). На обходе я увидел характерное для нее выражение лица: нахмуренные брови, взгляд исподлобья – лоб опущен как бы для «бодания» кого-то. Вместо опрашивания клиентки «по схеме», которая увела бы и меня, и ее в лабиринты душных потемок внутреннего дискомфорта, я ее спросил просто и искренне: «Кому вы хотите мстить?» Она, не задумываясь, ответила: «Отцу!» Правда, отец давно уже умер в алкогольном угаре, а обида, нанесенная им дочери в раннем детстве, осталась не искупленной. С точки зрения психоаналитиков, случай «архи» типичный.

За двадцать минут клиентка рассказал «все», чем психоаналитик питался бы месяцами: папаша пил смолоду и честь не соблюдал. Однажды, будучи сильно пьяным, на замечание жены он вытащил половой член: «А вот тебе…» Клиентке было в ту пору лет шесть-семь. Ей очень хотелось ударить отца в пах, оторвать член, но, естественно, она не посмела, даже и не из-за пресловутого «табу», а просто из-за страха скорой и беспощадной расплаты озверевшего отца.

Желание «пнуть самца» осталось и перенеслось сначала на первого мужа, тоже алкоголика, затем на второго и третьего. «Пинала» не буквально, а символически — унижала мужское достоинство пьющих мужей. Удовлетворения это не приносило — муж не отец ведь. После неудач мести посторонним мужчинам появились приступы скрытого гнева в форме «диэнцефальных кризов» и «вегето-сосудистой дистонии». Мстила отцу, и тем самым мстила «отцовской половине» своего естества. Ее лечили таблетками, уколами и капельницами. Никто ее о мстительных чувствах не спрашивал. Вопрос «Кому мстите?» удивил ее своей незамысловатой простотой и очевидностью. Она знала это всю жизнь, что мстит, знала кому и за что. Просто не с кем было об этом поговорить.

Что же такого произвел данный вопрос, что от чего отделил?

Во-первых, он как скальпель отделил поведение типа мщения, что отражалось в позе и мимике, от формы проявления мести (симптомы пароксизмальных расстройств), то есть сущность (месть) от явления (симптомы пароксизмов).

Во-вторых, он как скальпель разрезал «оболочку» защитных построений в форме общепринятых ритуалов и жалоб: в медицинских учреждениях принято быть «больным», а не «размышляющим» человеком. Вопрос позволил размышлять над смыслом своей личной жизни, а не повторять одни и те же жалобы, как это «принято» в приличных учреждениях.

В-третьих, вопрос, как и скальпель хирурга, заставил прекратить всякое ненужное любопытство и ненужную диагностику, начать действовать. Хирург возле операционного стола, взяв в руки скальпель, не спрашивает клиента о его прошлой жизни и о том, какие он любил книжки читать в детстве… Некогда, разрезанное тело кровоточит!

Вопрос о мести раскрыл душевную рану клиентки, вернее то место, где она создавала себе эту рану. После этого вопроса интересоваться другими аспектами ее жизни было уже некогда, необходимо было помочь ей закончить бессмысленное «дело жизни» — мстить мертвому отцу. К счастью, ей стала очевидна бессмысленность такого безумного желания, а также глупость замены отца на других мужчин в качестве объектов мести. Известный и расхожий лозунг «Незаменимых людей не бывает» у данной клиентки переплавился в базовое заблуждение: «Месть не умирает со смертью обидчика, любой мужчина способен заменить умершего для мщения». Базовое заблуждение стало очевидным и преодолимым. 

Вот вопросы, заданные с помощью дианалитика себе самой:

• Кому же я на самом деле мщу?
• Изменит ли моя месть судьбу отца?
• Отвечают ли другие люди за действия пьяного отца?
• Улучшится ли моя жизнь, если я отомщу всем мужчинам за все обиды женщин?
• Жить, захлебываясь мстительными чувствами, — это все, на что я способна?
• Если я прощу отца, я предам себя саму, нарушу данное себе честное слово отомстить?
• Может, мне понравится жить без мести?

Это был ее путь освобождения от мести и излечения от невроза. За вопросом «Кому мстите?» стоит главный вопрос интервью: «Что вы делаете, когда…(когда испытываете симптомы или трудности)?» – Его Величество Главный Вопрос: «Что я делаю на самом деле?»

4. «Дианалитический скальпель»

Главная задача вопроса — провести границу между очевидным и только мыслимым, следовательно, не очевидным, разграничить, отделить одно от другого в сознании клиента. В дианализе основным разделением («государственной границей») является отделение «вещи» от «смысла». В указанном примере «вещью» являлось реальное телесное состояние клиентки — поведение в широком смысле, которое включало и внешние выразительные движения (нахмуренные брови, опущенный лоб). А «смыслом» был сюжет мести, перемещенный из оригинального пространственно-временного контекста («бедное детство») в иной контекст («несчастное замужество»). Заданный клиентке вопрос провел границу («разрез», «рассечение») между «фактом» и «смыслом».

И не только разъединил эти миры, но и странным образом объединил их в одну реальность! Фактичность поведения (жесты, вегетатика) соединилась-разъединилась со своим смыслом — нереализованной до конца местью. Поведение и болезненные симптомы стали понятны, осветились смыслом из личной жизни, а не фиксированными значениями симптома из учебника по неврологии («диэнцефальное нечто»). Запечатленные с детства картины морального унижения и невозможности достойно отстоять свои права получили фактическое, телесное выражение.

В дианализе симптом «логически разлагается», то есть рассматривается в разных перспективах:

• как нечто целое, неразрывно целое с личностью, как саму личность;
• как нечто устойчивое в своих границах, не меняющееся в процессе размышления;
• как нечто постоянно меняющееся, непрерывно становящееся другим;
• как некий точно означенный телесными рамками факт;
• как символ потенциального развития человека, как символ персонального мифа.

Интервью включает в себя все эти переопределения симптома и исследования его в различных перспективах, но главным моментом в интервью является первый — схватывание симптома в единстве целостной личности.

Терапия очевидностью — это приведение клиента к очевидности того факта, что любое поведение его, любой симптом — это и есть он сам, и никто другой!

5. Доверие клиенту

Цель задавания вопросов в интервью — сужать поле возможных ответов по мере продвижения к искомой очевидности желания человека, помогая клиенту преодолеть чрезмерную степень свободы выбора в этом поле. Процесс напоминает ветвление древа: начальный вопрос разделяет предмет познания на «сущее» и «несущее», следующий вопрос разделяет «сущее» на «факт» и «смысл факта» и т. д. 

В дианализе надо внимательно смотреть и слушать клиента и исходить прежде всего из самого клиента, а не из себя — мыслить с клиентом, а не о клиенте. Это возможно при соблюдении «беспредикатного принятия личности». Это одно из правил дианализа – сердечно принимать клиента как личность, без предикатов, без всяких предварительных определений и ярлыков («невротик», «шизофреник» и пр.), просто как Другую Личность.

Все, что говорит клиент, приходится принимать. Мы ведь не являемся свидетелями жизни своих клиентов! Что мы можем о них знать? Почти ничего. А лучше сказать честно — ничего! Мы являемся свидетелями короткого разговора с клиентом во время сеанса консультирования или психотерапии, свидетелями его актуального поведения, и только.

Пример 1.5.

Клиент жалуется на сексуальные затруднения — пониженное влечение к жене, внимание во время полового акта отвлекается от партнера, и эрекция пропадает. Клиент весьма начитан и умен. Он говорит, что во всех эмоциональных нарушениях виновна его мама, которая в детстве унижала его мужское достоинство.

- Однажды мы шли куда-то с мамой. Мне было тогда лет семь-восемь. Мама сказала мне, что она забыла надеть трусы! Это повергло меня в шок. Я до сих пор не могу вспоминать это без дрожи и чувства, что меня унизили, оскорбили мое мужское достоинство!

- Что вы сейчас такое делаете в уме, что вызывает такие сильные чувства?

- Ну, я представляю себе ту ситуацию, когда мама мне такое говорила…

Сообразительный клиент быстро понял, что речь идет не о его маме и ее привычке в далеком прошлом гулять с сыном без трусов, да еще и рассказывать об этом, соблазняя воображение ребенка. Все это безумно интересно. Для психоаналитика в таких рассказах открываются двери спален, ванн, туалетов и других мест, где разворачиваются сцены соблазнения малолетних. 

Но зададим себе вопрос: «О какой реальности должна идти речь в интервью?» Клиент, рассказывая такие подробности о своей жизни, соблазняет психоаналитика заглянуть под юбку его матери и убедиться в том, что трусов действительно нет. Но как проверить истинность его заявлений? 

Представим себе какого-нибудь наивного консультанта, который решается «тестировать реальность» нашего клиента:

- Я не понял, так мама была в трусах или нет? Вы это можете точно подтвердить?

- Вы хотите сказать, что надо было мне, семилетнему мальчику, пускаться в разговоры о трусах, или еще чего хлеще — задирать матери подол?

Из этого положения психоаналитику выйти будет трудно. Либо придется признаваться в том, что вопрос был поставлен неверно; либо в том, что его самого интересуют такие пикантные подробности о родителях; либо продолжать с умным видом выкручиваться, усложняя и так сложную для клиента ситуацию.

- Меня интересует, что вы в действительности видели. Ведь мама только говорила о том, что она голая… под юбкой, но ничего такого не показывала!

Скорее всего, после подобного «тестирования» клиента затрясет еще больше, и тогда консультанту придется говорить о целебной силе катарсиса и убеждать в том, что «отреагирование зажатых чувств» очень полезно для будущего развития и здоровья. Понятно, почему психоаналитическая терапия длится годами: сколько времени должно пройти в размышлениях об инцестуальной связи с мамочкой, чтоб спокойно об этом рассказывать и себе самому, и своему дианалитику? 

Если ежедневно, лежа на кушетке в тиши психоаналитической «кельи», выговаривать такие аморальные вещи, то через несколько лет к ним можно настолько привыкнуть и эмоционально остыть, что тема сексуального соблазнения сына матерью станет такой же банальной, как разговор покупателя с продавщицей!

Не лучше ли сразу, без выяснений и ненужных расследований, поверить во все, что говорит клиент о своей жизни, и задать вопрос о том, что происходит с ним (в его голове) прямо сейчас. О какой реальности идет речь? Конечно, о реальности выстроенных в некую сюжетную последовательность картин возможного прошлого. В дианализе это называется «версией личной истории».

В психиатрической практике постоянно приходится решать вопрос о том, верить или не верить словам клиента. Если не верить ничему, то, как можно человека понять? Если верить, то чему именно?

Пример 1.6.

Клиент, сидящий в психиатрической клинике без выписки шесть лет, рассказывает собравшимся студентам:

- Я генерал КГБ. Мне дано задание выявлять вражеских агентов. У меня в голове специальный аппарат, который улавливает сигналы от этих агентов. Я могу их сразу определить. У меня 10000 выявленных агентов. Меня за это наградили десятью орденами…

Студенты, не знающие еще психиатрии, сразу задаются вопросом: «Как все это проверить?» Он, что, действительно, генерал КГБ или привирает? Может, только полковник? Нет, на настоящего полковника не похож. Лейтенант? Капитан? Где это проверить? Обратиться в областное управление? А что у него в голове? Может, в мозг вживлен специальный «чипс»?

Не сумасшествие ли это, задавать подобные вопросы и пытаться проверять в реальной действительности факты из мифологической жизни клиента? С другой стороны, переубеждать человека в том, что он не есть «генерал КГБ», тоже глупо. Во всяком случае, не умнее, чем приписывать себе самому такое звание. Оспаривать наличие в голове «спец. устройства» для ловли шпионов — такое же сумасшествие, что и высказывать бредовые идеи величия. Вот примерный диалог двух людей в маленькой психиатрической больнице (не важно, кто из них психиатр).

-У тебя, Гриша, никаких «чипсов» в головном мозгу нет. Там, в голове, только одни лишь мозговые извилины. Вот ты ими и мыслишь!

-Я слышу, как работает секретный «чипс» в моей голове, а вы не слышите, правильно?

- Ну да, я не слышу, потому что его нет в твоей голове. Я же говорю, там сплошные извилины!

- Потому что вы не в КГБ работаете, а всего лишь обыкновенный доктор. Вам доверяют только уколы ставить и больничные листы выписывать, а мне доверено ловить шпионов.

- Никаких шпионов нет в нашей больнице!

- А вы откуда знаете? Проверяли всех сотрудников? А что, среди больных не может быть переодетых шпионов?

Это разговор двух людей, которые говорят на разных языках и о разных реальностях. Они трагически не понимают друг друга, и в этом непонимании, «некоммуникативности», проявляется сущность психической болезни: слова, которыми пользуется больной, перестают быть средством общения, «ареной встречи» Познающего субъекта с Познаваемым объектом (А. Ф. Лосев о сущности слова-имени). 

Именование «генерал КГБ» не является в этом интервью «ареной встречи», средством общения и формой взаимопонимания двух людей. Это имя не относится к объективной реальности, в которой живет (или привык жить) психиатр. Может, это мифическое имя отца больного. Ему трагически не хватало реального отца. Как доказал это в одном исследовании психоза Лакан, пустое место отца занимает психотический образ – галлюцинация.

6. «Вопросный ответ»

В логике вопросно-ответной коммуникации (интеррогативная логика) такого термина нет. Он и не нужен там. В ней есть комплекс вопроса и ответа, который считается «единицей мысли». Взаимодействие вопроса и ответа — типичная форма диалога в общении людей. Сам вопрос не является в логике вопросов суждением, к которому применимы правила установления истинности. Вопрос не является ни истинным, ни ложным, хотя в нем могут заключаться и истинные, и ложные суждения.

Пример 1.7.

Молодая женщина боится операции по поводу фибромиомы матки и выражает сомнения относительно эффективности такой операции.

- Доктор, я буду себя хорошо чувствовать после операции?

В этом вопросе есть некоторые суждения:

• чувства и после операции не пропадут у этой женщины;

• доктор знает, как себя чувствует женщина, перенесшая операцию на матке;

• операция должна влиять положительно на самочувствие женщины. И это является условием согласия клиентки на операцию.

Какова познавательная роль данного вопроса? Что хочет узнать клиентка? И, вообще, является ли данный вопрос вопросом, или это своеобразный ответ на вопрос хирурга: «Вам необходима операция. Вы согласны пойти на нее?»

Скорее всего, это и ответ, и вопрос одновременно — «вопросный ответ». И как отвечать на него доктору или консультанту-дианалитику, к которому отправлена несговорчивая больная? Если бы она была сговорчивой, послушной и непритязательной, она бы и не спрашивала такое, либо довольствовалась ответом всезнающего хирурга: «Вы будете себя чувствовать хорошо после операции». Но откуда хирург знает, что она будет себя чувствовать хорошо? Он ведь будет оперировать не орган чувств, а матку. Или он будет развлекать пациентку после операции, вызывая у нее какими-нибудь средствами (поэзией, музыкой, «лирой», еще чем-нибудь) чувства нежные, положительные, «хорошие»?

Что же ответить измученной страхами и сомнениями женщине? Проведем дианализ этого страха. Сначала проанализируем базовое заблуждение (БЗ) и не преодоленное противоречие, лежащие в основе такого страха, а уж потом проведем дианалитическое интервью.

В вопросе клиентки легко увидеть это базовое заблуждение: доктор все знает, он — хозяин моей судьбы; захочет — я умру, захочет — буду жить хорошо!

Какие вопросы можно было бы задать нашей клиентке, чтобы сделать очевидным ее заблуждение в отношении докторов и медицинских манипуляций? Конечно, вопросы в дианализе готовятся « ex tempere », то есть непосредственно перед употреблением. Вопросы должны точно соответствовать конкретному клиенту с конкретной проблемой. Но все же поиграем – создадим модельную ситуацию, «имитатор» реальной жизненной ситуации, как это принято делать в ролевых играх.

Ситуация 1. «Ваш доктор действительно знает все, что вам когда-то нравилось, и от чего вы получали удовольствие и хорошие чувства?» В этом «вопросном ответе» содержится утверждение, истинность которого клиентка может легко проверить. Наверняка, никакие доктора не знают всего, что приносило ей удовлетворение. Вопрос имеет цель активизировать поиск доказательств того, что она и есть настоящий автор «хороших» чувств! Или настоящий ценитель хорошего — только она может поставить «знак качества»!

Ситуация 2. «Что ваш доктор в действительности может контролировать — подготовку и проведение операции или ваше эмоциональное самочувствие?»

Здесь ответом служит утверждение о том, что есть, по крайней мере, две зоны ответственности, за которые отвечают разные «фирмы». Доктор отвечает за все, что происходит в операционной. Клиентка отвечает за все, что делается в ее голове — за мысли, действия, предположения, личный выбор и т. д. Больничная палата, где клиентка будет ожидать операцию и восстанавливаться после операции, — зона совместной ответственности ее самой, доктора, санитарок, приходящих родственников. Вопрос в том, согласна ли она разделять ответственность или хочет отдать своему доктору право решать вопросы жизни, здоровья и смерти?

Ситуация 3. «Чувствовать себя «хорошо» после операции означает не иметь негативных послеоперационных последствий или нечто другое, например, хорошее настроение от пребывания в больничной палате?» Этот вопрос нацелен на то, чтобы вскрыть спрятанную систему ожиданий клиентки. «Хорошо чувствовать» — некая ширма, за которой могут находиться устрашающие картины собственной смерти на операционном столе, инвалидности, потери женской силы и привлекательности, утраты сексуальности и т. д. В вопросе предлагается облегченная схема поиска ответа. Надо выбрать очевидное — «не иметь негативных последствий»! Развлекаться в больничной среде — это явно не занятие для нашей клиентки. Вопрос является в каком-то смысле суггестивным. Клиентке внушается мысль о том, чтобы она позаботилась о профилактике негативных последствий до проведения операции, то есть выбрала подходящий день для операции, выбрала оперирующего хирурга, подготовила тело и психику к операции и наркозу и т. д.

Ситуация 4. «Когда вы ходите по супермаркету и выбираете чай, например, спрашиваете ли вы продавца о том, как вы будете себя чувствовать, выпив Lipton или Achmad ?»

Этот вопрос переводит внимание клиентки из медицинской сферы, где она себя ощущает жертвой, на другое поле — туда, где она ведет себя обычно по-другому, как хозяйка положения. В вопросе явная ирония. Конечно, она не спрашивает у продавца такую глупость. 

В магазине она точно знает, за что отвечает продавец, а за что — она сама. У продавца нужно запрашивать информацию о товаре, требовать улучшения качества услуги (продажи), не давать себя обмануть и т. д. Какое дело продавцу, что она будет делать с купленным товаром? Это ее личное дело, как она будет наслаждаться выбранным продуктом.

Теперь попробуем разобраться в самом главном — какое базовое противоречие, «дуальность», проявляется в проблеме клиентки. В том, как эта проблема предъявляется клиенткой, можно предположить единство («тождественное различие») двух противоположностей:

• не доверять никому заботу о собственной жизни и делать все самой;

• доверять полностью заботу о собственной жизни и поручать все делать кому-то.

Синтезируются эти противоположные тенденции в состоянии тревожного ожидания спасения и гибели одновременно. Смысл симптомов (тревога, навязчивые сомнения, откладывание важных дел, вера в чудо) как раз и состоит в том, что человек пытается объединить, синтезировать идею спасения с идеей гибели, но это не удается сделать, не находится такая идея, которая бы объединила эти крайние устремления. Это сложный синтез. 

Вспомним, как Иисус Христос учил своих учеников «отдать за него душу, чтобы спастись»! Отдать все личное, эгоистичное (погибнуть как индивид, индивидуалист, эгоист) и принять всеобщее, вечное, непреходящее (спастись как личность), есть смысловое всеединство человека со всем остальным осмысленным миром. Это трудное духовное и умственное задание.

Проверяем дианалитическую гипотезу:

- Скажите, пожалуйста, при каких условиях вы бы полностью доверились лечащему врачу и решились бы на операцию?

- Если бы я могла заглянуть в будущее и увидела, что операция прошла успешно, я здорова и счастлива.

- Но это бы означало, что вы как бы сами себя оперируете, поскольку вы хотите всем этим управлять. Хотели бы вы себя саму оперировать, как это делал один доктор на Северном полюсе, вырезая себе аппендикс?

- Фу, ну что вы! Как можно так глубоко в себя залезать? Будет же больно!

- Да, будет очень больно. Наркоз никак нельзя применять — он выключает сознание, а на операции надо быть очень сосредоточенным и безжалостным! Как вы себе ногти подстригаете? Вы же лишнего не обрежете — больно?

- Да, себя жалеешь, стараешься больно не сделать.

- Доктору не надо знать о вашей боли, хотя бы в момент операции, чтобы рука не дрожала и совершала точные движения. Оперировать другого, не ощущая его боли, технически намного проще, чем себя самого. Хладнокровный, «безжалостный» доктор, вероятно, сделает операцию лучше, поскольку излишняя сердобольность и сочувствие могут сильно помешать. Можете ли вы представить себе такую картину: на операционном столе лежит женщина и командует врачу-хирургу, что ему следует делать, каким инструментом пользоваться?

- Нет, это, конечно, абсурд. Я бы хотела уснуть и проспать всю операцию, а проснувшись, узнать, что все уже позади.

- Примерно так все и происходит. Вы, взвесив все обстоятельства и решившись на операцию, доверяете всю работу сделать специально обученным людям — врачу-хирургу и его помощникам. Зачем вам лишать себя возможности проспать глубоким сном всю процедуру удаления опухоли, которая совсем не нужна вашему организму?

- Действительно, разумнее довериться хорошему доктору. Но со мной вот так никто и не говорил.

- Очевидно, вы и не спрашивали врача о таких вещах, о которых он может подробно и компетентно рассказать, удовлетворив ваше любопытство и рассеяв страх неизвестности. Вы спрашивали его о том, в чем он совершенно не разбирается, — о ваших чувствах. Ему и не надо в этом разбираться — его руки будут более точно действовать!

7. Спасительная очевидность

Клиентке в дианалитическом интервью стало очевидно следующее: чем больше будет выключена ее воля и чувствительность во время операции, тем успешней будет действовать хирург. Более того, чем меньше он будет знать о ее сомнениях, боли, чувствах, ожиданиях и т. д., то есть чем хладнокровнее будет вести себя с ее телом, тем лучше он будет справляться с техническими задачами самой операции. Очевидной стала иллюзия контроля — фантастические представления о личном контроле над теми процессами, над которыми реального контроля у нее нет. Очевидной стала и невозможность запрашиваемого внешнего контроля чувств – «сделайте мне хорошо».

В технике интервью не используются сложные способы переубеждения, дискуссии, активного воображения и т. д. Все подчинено здравому смыслу. Разве это не здравомыслие — контролировать только то, что поддается контролю, и довериться тому, кто что-то делает лучше тебя и согласен сделать это максимально аккуратно и точно? Нет необходимости в какие-либо сложных психотехниках для выявления такой ситуативной очевидности.

Считается, что очевидность есть синтез полагания и содержания (Гуссерль, автор феноменологии). Когда в сознании человека суждение о предмете познания отождествляется с актом созерцания этого предмета, тогда и возникает очевидность происходящего, очевидность бытия, бытия осмысленного.

В интервью ей пришлось «созерцать» свое телесное бытие при мысленном осуществлении полного контроля над собой — образ операции, производимой самой себе без наркоза и обезболивании. Очевидная невозможность (и нежелательность) такой ситуации предстала в ее сознании во всей полноте. Но стала очевидной необходимость передать полномочия в руки знающего профессионала на короткое время операции. Необходимость временно лишиться сознания и чувств в состоянии наркоза также стала очевидной. 

Эта гуссерлевская «ситуативная очевидность», т.е. необходимость пойти на операцию, спасла клиентку от опасной иллюзии того, что опухоль может «рассосаться сама собой» или исчезнуть в результате магических манипуляций шарлатанов, снова превратиться в обычную здоровую ткань в результате правильного лечения народными средствами или фитотерапией. Пусть ей пришлось еще более тщательно выяснять значимые детали и реалии сегодняшней медицины. Сейчас это решается методом «информированного согласия» и контракта.

Статистика и здравый смысл свидетельствуют о том, что сотни тысяч людей, подверженные такой иллюзии и отказавшиеся от оперативного вмешательства, погибли или стали инвалидами. Внутренние конфликты, заблуждения, «патогенные идеи», стереотипы мышления и ригидное поведение угрожают человеку не только гибелью или потерей здоровья, но и более «мелкими» несчастьями. В «черный список» входят: злоупотребление психоактивными веществами, депрессии, торможение жизненной активности и творчества, неэффективное поведение, то есть неспособность полноценно удовлетворять свои базовые потребности без конфликта с собой и другими и многие другие проблемы.

В метафорическом ракурсе задача интервью — «открыть глаза клиенту» на те аспекты его жизни (жизнерегуляции), которые оказывают решающее воздействие на актуальное поведение, актуальный выбор человека. В результате интервьюирования появляется некий «образ спасения», то есть видение положительной перспективы, прообраза разрешения трудной ситуации. От интервью большего не требуется. 

Детальная проработка возникшего «образа спасения» происходит с помощью второй базовой формы — дискуссии, в результате чего появляется «терапевтическая идея». В интервью тоже есть элементы дискуссии и имагинации, но всего лишь «элементы». В отличие от диагностических интервью в медицине и психологии, в дианалитическом интервью идет не поиск информации, а поиск очевидных признаков спасения.

8. Выводное знание

В дианализе используется диалектический метод получения «выводного знания». Необходимое знание не привлекается, а выводится из жалобы-посылки. Клиент является источником знания – а кто, кроме него, обладает всей полнотой знаний о собственной жизни? А поскольку в нем есть все необходимые знания, то задача — именно «вывести» эти знания в том количестве и качестве, что необходимо для разрешения трудной ситуации.

Пример 1.8.

Молодой преуспевающий бизнесмен, который последние два-три года живет обеспеченной, сытой жизнью. Пять-шесть лет назад он испытывал большие финансовые и психологические трудности. Ранее обращался к психотерапевтам, читал много психологической литературы. 

Пришел проконсультироваться по поводу того, что перестал верить женщинам, разочарован:

- Соблазнить женщин ничего не стоит! Последняя девица, с которой я вступал в половую связь, назначала мне свидания за час до встречи с женихом. Она звонила ему и говорила, что едет к нему домой на городском автобусе, а сама садилась в мой джип. Я вез ее на одну из своих квартир на 20 минут, а потом подвозил к дому жениха. Неужели все такие?

- Сколько женщин вы соблазнили за эти два года?

- Не менее 30.

- Вам нравятся податливые женщины?

- Они все податливые и любят деньги.

- Все те, соблазненные?

- Ну да. Раз так легко было соблазнить этих женщин, то, наверное, и все женщины такие, в том числе и моя жена. Кому тогда верить? Разве так интересно?

- Что вас подгоняет быстро заканчивать ухаживание и торопиться с близостью? Вот вы ежедневно пользуетесь водопроводом, открываете и закрываете кран. Исправный кран хорошо держит напор воды. Вы можете пускать воду и по каплям, и маленькой струйкой, и шумной струей. Вы же не жалуетесь на то, что кран, который легко регулирует струю воды, «податливый» и с ним «не интересно»?

- Вы правы. Когда у меня не было столько денег, как сейчас, я долго ухаживал. Даже были женщины, которые не поддались мне. Сейчас я действительно действую по ускоренной схеме. Может, я боюсь, что они ко мне прилипнут и будут выкачивать из меня деньги? А я всегда мечтал, чтобы меня женщины любили не из-за денег, а «так».

- Выбранные вами женщины, скорее всего, подстраивались под ваш стиль « fast love » (быстрая любовь по аналогии с « fast food » — быстрое питание).

- Да! Я себе устроил секс-Мак Дональдс! « Fast love »! Я — «фастлавер»!

С пятого вопроса ситуация прояснена и стала очевидной — дело не в особой податливости каких-то «тридцати» женщин, а в торопливой, боязливо-поспешной манере быстро разбогатевшего мужчины получать сексуальное удовлетворение. Но как мы подошли к этому Пятому Вопросу?

Чтобы прояснить личную позицию нашего клиента, надо было пристально и доброжелательно всматриваться в него, оставив всякие моральные принципы и кодексы в стороне от анализа. Дианалитик — не судья и не учитель «правильной морали», он — помощник клиенту. Конечно, есть этические нормы, которые нельзя нарушать, например, помогать убийце готовить убийство, а насильнику — насилие и т. д. Необходимо также было не прельститься на первую поданную клиентом животрепещущую картинку неверной невесты. Если бы разговор зашел «об этих современных женщинах» с переходом на обсуждение сериала «Секс в большом городе» или разговоров в программе «Окна» и т.п., то через 20—30 минут пришлось бы разгребать ворох грязного женского белья и проводить «Большую стирку», а не дианалитическое интервью!

Чтобы отвести клиента от темы порочной невесты (выбран действительно сильный аргумент для доказательства невозможности верить кому-то!) и был задан вопрос об общем количестве соблазненных. Их оказалось тридцать. Даже названная цифра в 30 тысяч не должна была бы смутить, озадачить, удивить, заинтересовать, оскорбить, задеть, воодушевить дианалитика. Можно, конечно, заглядеться на эти толпы блудниц… Но дианалитическое интервью — это самоограничение и жесткая дисциплина ума!

Переход с «невесты» на обезличенную массу женщин произошел. Затем речь пошла о личных предпочтениях клиента – ему самому что нравится, чего он на самом деле хочет? Осторожное признание после третьего вопроса: «Выбранные женщины податливые и любят деньги». Вот где собака зарыта! Клиент не хочет платить за удовольствие! Или хочет платить минимально, отделываться дешево и в финансовом, и психологическом смысле. Это очень важный пункт, и его клиент накрывает дымовой завесой сверхобобщения «все женщины податливые, в том числе и собственная жена». 

Опять приглашение в судилище всех женщин: «Ату их, неверных!» Сильная провокация дианалитика. Предположим, у дианалитика личный опыт ревности, который рвется наружу в результате провокации клиента. Тогда интервью стало бы похоже на социологическое исследование на тему «Последствия десятилетий реформ и женской эмансипации в России в начале XXI века» или что-нибудь еще похлеще.

Четвертый вопрос — «разведка боем» с готовностью развивать атаку на симптом. Проверяется гипотеза интимофобии, которая заставляет клиента убыстрять процесс ухаживания и любовной игры. Вопрос «Что подгоняем?..» застает клиента врасплох. Он не ожидал, что его об этом так быстро спросят. Он не подготовил ширмы, поэтому глаза его расширяются, рот приоткрывается, он готов принять подсказку, разъяснение, внушение, инструкцию. Тут же, без паузы, идет предъявление метафоры управления «течки» воды по водопроводному крану. Простор для фантазии, включая различные аллюзии, например, «Заткни фонтан» Кузьмы Пруткова. Краник легко представить как свисающий в объемную ванну член с двумя я… ручками регуляции холодной и горячей воды… Клиент, раскрыв рот, слушает про кран. Он сейчас похож на папуаса, который впервые в жизни видит никелированную «письку», из которой очень долго льется струя…

Вы увлечены сантехническими деталями? Вот вам инструкция по сдерживанию страсти: управлять потоками воды из краника. Термин «податливый» в новом контексте приобретает позитивный смысл, а жалоба на податливость женщин прямо называется «глупой». Деться клиенту некуда. Все его уловки обойдены. Ему не удалось захватить внимание дианалитика и очаровать картинами упадка нравственности. Вероятно, у него были хорошо оборудованы и редуты на месте «падения мужской нравственности». Если бы разговор перешел на тему «А кто совращает бедных женщин?» с атакой на его сексуальную активность, то он бы нашел способы защитить себя и сбить нападающего каким-нибудь приемчиком: «Для кого предназначена современная прозрачная одежда женщин? Для евнухов, которым ничего не надо?» и т. д. 

Следует важное признание: «Хотелось бы, чтобы женщины любили не из-за денег, а «так» — ни за что, святой любовью!» Клиенту стала очевидна собственная роль в организации разочарованности. Чтобы он не ушел в депрессию, по этому поводу была подана терапевтическая идея « fast love » (быстрая любовь), которую выбранные женщины принимали. Больших требований к такому стилю любви нельзя предъявлять — клиент это хорошо понимает, ведь он умеет считать деньги и знает, что такое правильное соотношение цены и качества. Такое получилось «выводное знание» – из материала заказчика.

9. Беседа: обмен взглядами

В дословном переводе «интервью» означает «между мнениями» или внутри мнений, среди взглядов и мнений. В словаре Ожегова дается такое значение: «предназначенная для печати беседа». Интервью — это такая беседа, которую можно каким-либо образом оформить, структурировать, препарировать и осмысливать, превращать в текст, передавать по каналам коммуникации, хранить на информационных носителях, документировать.

В дианализе терапевтическая беседа — это «фактичность терапии», то есть то, что в действительности происходит, внешнее, материальное проявление того процесса, который абстрактно обозначается термином «терапия». Если, как в свое время советовал Эрик Берн, вообразить себя марсианином и «приземлиться» на сеанс психотерапии, то, что мы увидим «марсианским» непредвзятым взглядом? 

Мы увидим беседующих людей. Они иногда заинтересованно всматриваются друг в друга. Иногда как бы отдыхают друг от друга, всматриваясь куда-то себе внутрь головы. Иной раз кто-то (обычно «клиент») начинает, как бы еще с кем-то разговаривать: смотрит на потолок или в угол, рукой показывает на что-то, говорит, «отсылая» слова кому-то еще, хотя никого, кроме них никого нет. 

Иногда они оба как бы что-то передают друг другу, как невидимую чашу, от которой каждый отхлебывает и тут же отдает другому. Иногда оба застывают, словно засыпают с открытыми глазами или закрытыми. Иногда один закрывает глаза и «уходит» внутрь себя, а другой, наоборот, «пялит» глаза на уходящего, говоря или нашептывая вслед. Иногда оба над чем-то смеются или оба рассматривают невидимую картину, которую «чертит в воздухе» один из них…

Это терапевтическая беседа, данная без звука, без содержания самого разговора. Даже без этого содержания ясно, что эти два человека обмениваются чем-то важным. Они обмениваются взглядами на выбранный предмет (объект мира) в буквальном и переносном смысле.

В этом пункте психотерапевты, воспитанные в духе западного прагматизма (позитивизма) и придерживающиеся такой точки зрения, что любой опыт переживаний — «субъективный», начинают мудрить: у каждого человека «своя реальность» и можно говорить только о «разделяемой с кем-то еще реальностью». Если два человека говорят не об одном предмете (объекте), а о разных предметах, тогда один «не говорит», а другой «не слышит». Но люди понимают друг друга, иногда даже очень. Это означает только то, что никакого «субъективного» опыта вне «объективного» нет. Всегда есть и то, и другое! Нет объективного без субъективного.

Да, клиент говорит о чем-то глубоко личном, о том, с чем консультант никогда не имел дела и никогда не будет иметь, — о родителе, который уже умер, например, о фирме, которая «высосала из него соки» и уже распалась, и т. д. Говоря об этом предмете, клиент «вглядывается» в данный объект. Консультант на своем внутреннем языке называет и представляет по-своему («субъективно») этот же предмет и «вглядывается» в то же, что и его клиент.

Вот основной смысл и загадка понимания человека человеком: они вглядываются в один объект («объективность опыта»), но используют свои собственные способы представления и общения с этим объектом («субъективность опыта»).

С точки зрения диалектики, на которой базируется дианализ, никаких трудностей в объединении категорий «объективное» и «субъективное» нет. Внешнее (объективное) постигается мышлением, то есть через внутреннее (субъективное), а внутреннее (сущность), проявляется через внешнее (явление). Внутренние переживания человека («субъективное») выражаются посредством внешних средств («объективное»), которые в свою очередь поддаются изучению и познанию внутренних средств («субъективность», «ментальность»): субъективное в объективном и объективное через субъективное. 

Нет никаких оснований блуждать в этих «трех соснах» — объективном, субъективном, выразительном. Диалектика объединяет категории «субъективное» и «объективное» в категории «выражение». Человек всегда как-то выражает себя и не только в дарвиновских «выразительных движениях» — во всем: движении, потении, высказываниях, душевных порывах и физиологических процессах. Для дианализа синтез субъективного и объективного в категории «выражение» является очень важным моментом.

Симптом в дианализе есть символ, в котором сливаются разные, противоположные начала — субъективное и объективное, внутреннее и внешнее, содержание и форма, знание и незнание, определенное и неопределенное, общее и частное (общее-в-частном и частное-в-общем). В симптоме отражается смысл, пусть искаженно и неполно, смысл действительной жизни клиента. Естественно, что эта реальная действительность не сводима к отражению, данному в симптоме, она неизмеримо богаче. Однако из этого симптома-символа и следует «выводить» те идеи и смыслы, которые необходимы клиенту для «разрешения проблем», для улучшения своей жизни, для поиска и выбора более эффективного способа самовыражения!

Пример 1.10.

Бизнесмен средних лет, руководит небольшой строительной компанией. Имеет «директорский невроз» (неврастения по старым классификациям). Главный симптом — головные боли в форме «обруча, сжимающего голову». Это — внешнее проявление (напряжение мышц головы и особенно мышц, сдвигающих брови — «мышц горя»), внутреннего переживания крайней озабоченности. Головная боль, переживаемая как «стягивание головы плотным обручем», является глубоким и емким символом, в котором слиты в единое внешнее и внутреннее, рациональное и иррациональное.

«Обруч» выражает стремление этого человека, безусловно, порядочного, но вынужденного жить по законам «дикого рынка», удержать нечто, «разбегающееся в стороны», как обруч бочки удерживает дощечки от давления изнутри. Что же такое пытается «удержать» наш директор? Он хочет удержать расходящиеся в стороны противоположные тенденции: быть «добрым начальником», благодетелем, пекущимся о социальной сфере работников и работниц (1) и быть успешным предпринимателем и богачом, что требует применения «потогонной системы», выжимания из работников и работниц всего, что можно выжать (2). Он хочет соединить в себе несоединимое. Голова «разрывается» от такой задачи. Вот, чтобы она не разорвалась, и появляется пресловутый «обруч»! 

Прямо как в классической волшебной сказке: «Построй хрустальный дворец, молодец, иначе голова с плеч!»

- Вы в себе сочетаете «социалиста» и «капиталиста», а не лучше ли развести эти роли и поручить играть их разным людям?

- Это интересная мысль. А что я буду делать?

- Вы будете управлять «маленьким правительством», в котором будут бороться и взаимодействовать противоположные тенденции. «Премьер-министр» будет требовать роста прибыли, а «министр социальной работы» будет защищать права рабочих.

- Я привык все сам делать.

- Тогда наградой за это совмещение будет головная боль — «нимб святости» на голове эксплуататора!

- ??!

В этом коротком интервью хорошо видно, чем именно обменялись беседующие — двумя разными взглядами на один и тот же объект. Этим объектом является дело, которым занимается клиент, которым он управляет определенным стилем. Клиент рассказывает о том, как данный объект виден ему изнутри, из «центра». Его дианалитик, наоборот, видит этот же объект «с периферии», со стороны, может быть, даже «издалека». Эти два взгляда, два «вью», два мнения скрещиваются как шпаги в поединке. Далее эти взгляды можно испытывать на «причинность» или «эффективность». 

Можно ими высекать искру «третьего взгляда», то есть обсуждать возможность компромисса. Можно продолжать «ходить вокруг» объекта и продолжать изучать его, сравнивая взгляды. В какой-то момент клиент будет поставлен перед выбором: какой взгляд на объект ему более выгоден. В приведенном случае два взгляда отражают и два способа управления строительной фирмой: централизация («все сам») и децентрализация (передача полномочий другим управленцам). 

Интервью только обозначило эти два взгляда и два способа управления. Для того, чтобы решиться на реформу управления, клиенту, конечно, надо очень многое исследовать, от многого привычного отказаться, что-то пересмотреть, реорганизовать. Но начало положено — интервью сдвинуло внимание с «центральной» (эгоистической) точки зрения на «периферическую» (социальную).

10. Фазы интервью: метастратегия

Первый вопрос. Если исключить «прелюдию» всякого интервью (знакомство, «социальная» и «ритуальная» фаза, расслабляющие «зачины» и т. д.), то первой фазой или

Первым Вопросом в дианалитическом интервью будет обращение к так называемой «первой позиции» от собственного лица, «Я-позиции» клиента, например: «Что с вами происходит?» А еще точнее: «Что происходит с вашей точки зрения?» или «Как, по вашему мнению, развиваются события в вашей жизни?» При любой формулировке, в том числе стандартной «На что жалуетесь?», этот Первый Вопрос производит «центрацию» клиента. Ему предлагается «увидеть» и дать соответствующий отчет о том, что происходит с ним.

Второй вопрос. Как только «объект» изучения станет «виден» дианалитику, наступает вторая фаза интервью — фаза «децентрации». Это Второй Вопрос. Он может формулироваться как угодно — с большей или меньшей степенью специфичности, конкретности или детализации. Главное в этом вопросе — взгляд на тот же «объект» не из «центра клиента», а с периферии, с иной точки зрения.

Термин «децентрация» ввел в научный обиход Жан Пиаже, когда исследовал формирование интеллекта у детей. Чтобы понять, что видит другой человек, надо «сдвинуться» со своей центральной позиции и мысленно встать на место другого. В одном из экспериментов детям показывали макет гор на столе и фотографии этих «гор», снятых с разных сторон. Когда детям (4—5 лет) давали возможность ходить вокруг стола, они правильно показывали то место, с которого была произведена съемка «гор» и предметов, спрятанных в горах. А когда просили сказать, что «видит» кукла, сидящая напротив за столом, они не могли это сделать. «Центрация» или «эгоистическая» позиция не давала им сдвинуть свое внимание и представить ситуацию не со своей позиции, а с позиции другого.

«Центрация» является, по Пиаже, причиной перцептивных искажений: то, что привлекает большее внимание, увеличивает и «перцептивное пространство» центральной фигуры. Практически это означает то, что основной процесс, обозначаемый в жалобе-симптоме, является заведомым преувеличением, искажением реальности за счет того, что «периферия» в этом время перцептивно сужается. «У страха глаза велики». Эта поговорка довольно точно иллюстрирует положение Ж. Пиаже о «центрации». Опасный предмет рассматривается с большим вниманием и психологическим «увеличением». Второй Вопрос интервью выводит внимание клиента на «периферию», проводит необходимую «децентрацию».

Пример 1.11.

Мужчина 40 лет с огромными «ручищами», которые сжимаются в две «кувалды», жалуется на жену:

- Я ее все-таки люблю, жалею… (кулаки опускаются на стол, как пятитонный пресс на жестяную заготовку).

- Посмотрите на свои руки. Они сжаты в крепкие кулаки. Как ваши кулаки «жалеют» жену?

- ? (Удивленно смотрит на свои руки и как бы что-то вспоминает)

- Может быть, вы готовы защищать ее от внешних и «внутренних» врагов?

- Я так никогда не думал… Ну да, ведь она — моя женщина! (Смотрит на свои кулаки «потеплевшим» взглядом. Сейчас клиент действительно любит и свою жену, и себя сильного.)

«Кулаки-кувалды» в интервью превратились в «периферию» и вывели внимание клиента из эгоцентрической позиции («центра»), в которой он чувствовал себя обиженным и фрустрированным собственной женой. 

Первый вопрос: «Что с вами?» заставил клиента воспроизвести проблемное состояние обиженности на жену-«язву» (у клиента была зарубцевавшаяся язва желудка, а обратился к психотерапевту с жалобами на «раздражительность», несдержанность и гневливость дома). Когда краткая исповедь дошла до выражения «жалости» к жене с неконгруентной демонстрацией огромных кулаков, то появилась возможность «децентрировать» клиента вопросом о его кулаках, и эту возможность предоставил сам же клиент. 

Парадоксальное утверждение, заключенное в вопросе «любить кулаками», вывело клиента на «поле ответов», касающихся самых различных аспектов его личной жизни, которую в этот момент можно было увидеть как бы со стороны глазами стороннего наблюдателя, «Другого».

Итак, «объектом», на который в интервью «засмотрелись» оба участника, стал брак клиента с женой. «Центральным» и преувеличенным представлением явился внутренний образ жены-мучительницы, которую клиент по-своему любил (поэтому и давал себя «мучить»). Не будем сейчас обсуждать символическую связь интерпретированного образа «Брунгильды-жены» с язвой желудка (у нас нет достаточной информации, и мы ее воздерживаемся добывать!). 

Дианалитик «смотрел» на этот же объект — женщину, которая справлялась с этим грозным мужчиной, усмиряла «кувалды». Как можно любить кулаками? Внимание клиента «выпорхнуло из центральной язвы», он засмотрелся на «периферию любви». Что далее?

Третий вопрос. Далее — третья фаза дианалитического интервью — Третий Вопрос. Этот вопрос формулирует некое «третье состояние», синтез центральной (уязвимой) позиции и сильной периферической (неуязвимой) позиции, некую «общую способность» человека, в которой пребывают смысл симптома и смысл желательного состояния (слабости-болезни и силы-здоровья). В нашем примере это было сформулировано как «готовность защищать» любимую женщину от «внешних и внутренних врагов». Кулаки в этой формулировке были интерпретированы как орудие защиты, а, следовательно, как орудие действенной любви, поскольку «любить кулаками» — это уничтожать всякие препятствия для проявления нежных чувств с обеих сторон. Это – форма рыцарства!

Третий Вопрос направлен, таким образом, на выявление ведущей, актуальной потребности человека. Человек стремится стать «другим», оставаясь, тем не менее, самим собой, то есть развиваясь. Третий Вопрос — о развитии человека.

Подытожим первую триаду вопросов и фаз интервью в приведенном примере:

1 фаза. Самозащита от «злой жены». Эгоистическая позиция, усиленное реагирование на внешние сигналы угроз.

2 фаза. Защита жены — любимой женщины. «Децентрация», альтруизм действенной любви.

3 фаза. Защита себя и жены как действенных любовников. Защита брака от внутренних (образ злой жены) и внешних врагов (провоцирующее поведение самой жены и ее окружения).

Смысл симптомного поведения клиента стал очевидным: неэффективная защита собственного брака от «внешних и внутренних врагов». Он хочет любить свою жену так, как считает «правильным» для себя. Он хочет, чтобы жена его любила так, как это соответствует его эталонам — быть защитником («Богатырем») и получать соответствующее вознаграждение от защищаемой стороны (чтобы « в воздух чепчики бросали!»). Терапевтическая идея «прорисовалась». Что дальше?

Четвертый Вопрос. Он раскрывает фактичность, «материальность», «овеществленность» идеи, возможный путь реализации возникшего «образа спасения», терапевтической идеи:

- Вашей женщине нужен сильный мужчина, и вы, в принципе, готовы им стать?

- Вообще, да. Она слабаков не любит…

- У слабаков таких кулаков не бывает. (Пришлось срочно прервать речь клиента, чтобы он не зашел снова в «центральный узел», где накоплены воспоминания о высказываниях жены насчет «слабаков» ,— вероятно, клиент получал такие определения.) Вопрос в том, как именно вы воспользуетесь своей силой. Что именно будут сжимать эти мощные руки?

- Когда ко мне хорошо относятся, я могу горы своротить. Вот этими руками могу хоть что по хозяйству делать…

Четвертый Вопрос вскрыл поле фактического применения «сжатых кулаков»: в них должны крепко держаться инструменты, с помощью которых муж становится настоящим хозяином в семье и защищает семью и брак от «разрухи», «голода», «нищеты и бескультурья». Теперь образ «защитника» начинает приобретать зримые и очевидные материальные черты: руки не должны сжимать пустоту, в них должны быть инструменты для продуктивного труда.

Пятый Вопрос. Пятая, заключительная, фаза дианалитического интервью — это открытие некоего общего принципа, который увязывает все найденные смыслы в единое целое, чреватое самыми различными возможными вариантами потенциального развития жизни клиента. Это потенциал конкретного человека, выраженный как «миссия» или «персональный миф». В нашем случае потенциал клиента — быть «настоящим хозяином», «вседержителем» ресурсов достойной жизни семьи и, главным образом, своей жены. «Вседержитель» получает славу и любовь тех, ради которых он все это «держит».

В реальном диалоге с клиентом мы остановились на полшага от формулировки мифа об Атлантах, которые «держат небо на каменных руках». Еще можно было бы спросить: «На ком же тогда все будет держаться?» И он бы, скорее всего, ответил: «На мне все и держится!»

Вот основное логическое содержание пяти вопросов дианалитического интервью:

Первый вопрос – «центрация», «точка зрения» клиента (кто-то остроумно сказал: «если горизонт сужать до точки, то получится «точка зрения»), мнение клиента о проблеме, «жалоба».

Второй вопрос – «децентрация», противоположный взгляд на проблему, например, первый вопрос курильщику «Что он курит?», а второй «Кто и как его «курит» или «выкуривает?»; взгляд «издалека», с периферии и пр.

Третий вопрос – желательное состояние, в котором происходит исчезновение «проблемы», синтез первой и второй позиции, объединения «центра» и «периферии».

Четвертый вопрос – реализация желательного состояния, «ставшее становление».

Пятый вопрос – прояснение общего принципа, целостного («мифического») смысла симптома.

11. Прикладная символология

Трактовка симптома – одно из существенных в методологическом смысле расхождений между Фрейдом и Юнгом. Фрейд считал симптом «знаком», а Юнг — «символом». Ну и что, что тут такого? Знак или символ?

Не вдаваясь в философскую и методологическую полемику по этому вопросу, хотя это и важнейший вопрос, дадим максимально упрощенное, пригодное для практики консультирования, определение «символа» и «знака», а также общее и различное между ними.

И знак, и символ есть нечто, в чем нет своего содержания, но что указывает на какое-то другое содержание, которое необходимо понять. В дорожном указателе нет никакого содержания, например, «кирпич» (белый прямоугольник на красном фоне) сам по себе ничего не выражает, но знающий этот знак «видит» в нем чей-то запрет на въезд. 

Как международный знак «кирпич» означает только одно: «Въезд воспрещен». А куда воспрещен и почему, и что будет, если нарушить запрет, — на эти вопросы знак не отвечает и на соответствующее содержание не указывает. На такие вопросы «отвечает» символ. Если тот же «объект», то есть «кирпич», взять как символ, тогда он, «кирпич», будет указывать на некоторое содержание сознания — сознательные посылки и результаты сознания (М. Мамардашвили). Символ репрезентирует содержание сознания, а знак — предмет или событие.

Запрещающий знак («кирпич»), взятый как символ, может репрезентировать самое различное содержание, например, внутренний запрет развлекаться до тех пор, пока не будет выполнена срочная работа, или запрет на поедание продуктов из холодильника (если «кирпич» наклеен на холодильнике), и прочее. Здесь речи нет о дорожном движении (предмет) и о действиях дорожной полиции (событие).

Символ, как это понимал А. Ф. Лосев, есть «интерпретация действительности», смысл этой действительности, глубокое проникновение (понимание) в глубины отражаемой сознанием действительности, когда «мысль видит», «ум осязает», а «интеллект созерцает»!

Размышляя о «кирпиче», можно глубоко погрузиться в глубины человеческой реальности — соблазны и греховность — и дойти в размышлениях и осознавании к искушениям Иисуса Христа в пустыне! Содержит ли в себе «кирпич» такое содержание? Нет, конечно, не содержит. Это содержание нашего сознания — коллективного и личного. Размышления, спровоцированные «кирпичом-символом», выводят это содержание на переднюю сцену нашего сознания, на «арену встречи Познающего с Познаваемым». Персонажи, действующие на этой сцене, и обеспечивают то, что называется «пониманием».

Вернемся к случаю 11. Мужские руки, сжатые в кулаки, означают некое усилие или даже «агрессию», во всяком случае, выражают определенное «стеническое», активное состояние. В этой роли они являются «знаком». Демонстрация кулака, особенно, если им трясут в воздухе, общепринятый знак физической угрозы. Он также легко «расшифровывается», узнается, как и «кирпич» — знак запрета на въезд. Сжатые кулаки — это «невербальный знак», признак эмоции (гнев, раздражение). Но это далеко не все, что можно понять, размышляя над этим выражением состояния сознания. Сжатые кулаки, как символ, позволяют нам (клиенту, дианалитику и читателям) «выводить» с их помощью других «персонажей» сознательной и разумной жизни клиента (и всех людей) на «арену встречи». 

Вот почему в размышлениях и появляются «Защитник», «Богатырь», «Хозяин», «Вседержитель» и т. д. Кулаки клиента сжимают «пустоту» — место вложения инструментов для обустройства его личной, любовной и семейной жизни. Эта пустота в дианализе называется «нестановящимся». Конечно, «Вседержитель» (одно из имен Бога, который все держит) — это абсолютно «нестановящееся» для нашего клиента, но в каком-то смысле он и есть «бог» для своей жены, у него все должно быть «в руках», в этом и заключается смысл любви и брачного союза — некая степень «обожествления», пусть только как «языковая игра», «мерцание смысла». Но без этого «мерцания» жизнь становится скучной, пресной, а иногда и невыносимой.

Выведение понимания из «содержательной пустоты» символа есть одна и «техник» дианализа — прикладная символология, то есть искусство выводить содержание сознания, необходимое для терапии и помощи человеку, из содержательной пустоты символа.

12. Итоги интервью – терапии очевидностью: Homo Cordis

Чтобы познать человека, нужно его полюбить.

Людвиг Фейербах

Результатом интервьюирования в дианализе является установление очевидности действительно происходящих явлений в жизни клиента, выход из заблуждений и предвзятости. Методологическая основа интервью — здравый смысл и очевидность самого опыта человека: первоначально очевиден опыт страдания, но новый опыт осознания очевидности заблуждения «отменяет» соответствующий опыт или саму очевидность (Гуссерль). Общий итог: очевидная недействительность того, что было дано в «проблемном» опыте, и очевидная действительность отмены данной очевидности в пользу другой. Речь, таким образом, совсем не идет о том, что результатом интервью должна быть «истина» или «правильное понимание». Достигнутую очевидность отменит последующее интервью!

Если не сводить полученную «информацию» о клиенте к известным заранее теоретическим конструкциям («вытесненная агрессия», символизирующаяся сжатыми кулаками), то тогда придется признать «наивно-реалистический», интуитивный характер познания в этой первой форме дианализа. Так оно и есть! Беспредпосылочность мышления и сердечное принятие личности клиента — вот основная методология и теоретические установки дианалитического интервью. Никаких заранее заготовленных «рецептов» и «схем лечения», никакой предварительной информации, кроме самой необходимой («формальной»), никаких предварительных «этикеток» и классификационных признаков («эпилептоид», «циклоид», «водолей» и пр.), никакой «теории личности» или теории психопатологии. Только непосредственное участие в клиенте и его опыте: видеть и слышать то, что происходит с клиентом, никакой излишней рефлексии.

Такой вид интервьюирования требует известной смелости — не знаешь, с чем придется иметь дело, и отказываешься от всяких «домашних заготовок». Внутреннее состояние интервьюера можно охарактеризовать как «пустоту» или «сократовскую мудрость» («я знаю, что ничего не знаю» — знание собственного незнания). «Пустота» означает только отсутствие всякого предварительного знания о клиенте и его жизни, отказ от иллюзии знания, когда на клиента проецируется опыт предыдущей работы с другим клиентом («Это как в том случае с…»). Интуиция и «наивно-реалистическое утверждение непосредственно ощущаемой действительности» (А. Ф. Лосев) — главные инструменты интервьюера.

Сущность терапии с помощью интервью заключается в «прояснении» ситуации. Клиенту становится «яснее» то, что с ним на самом деле происходит. Прояснение запутанной ситуации и ведет клиента к состоянию очевидности некой утраченной им по разным причинам действительности. Иногда это поспешно называют «позитивным» подходом или нахождением «позитива». На самом деле не известно, «позитивна» ли очевидность опыта, которая устанавливается вопросно-ответной методологией в интервью. Оценка «позитивного» или «негативного» всегда относительна и совершается уже после прояснения ситуации. 

Поиск чего-нибудь «позитивного» в «негативных» жалобах и утверждениях клиента — это слишком упрощенный и неестественный подход и больше напоминает «фокусничество», когда консультант пытается подменить в беседе предмет заботы и страдания, как родитель подсовывает плачущему ребенку вместо одной игрушки другую. Интервью не должно подталкивать клиента к возрастной регрессии, а, наоборот, побуждать его быть взрослым и ответственным за собственную жизнь, умным или даже хитрым, как Одиссей, которому удавалось перехитрить судьбу и самих богов.

Итак, очевидная вещь – сначала принять, а уж потом познавать, «выпытывать» или даже «пытать», а уж потом все остальное. Сначала полюбить в стиле «агапе», не в стиле «филия» и не в стиле «эрос», а уж после этого узнавать клиента как личность, как объект – объект познания или предмет познания (конечно, не как предмет обстановки). Если кому-то первая форма дианалитического консультирования и психотерапии покажется слишком мудреной, тогда надо вспомнить простые русские народные (волшебные) сказки. 

Что советует Иван-царевич и все остальные Иваны, включая и «дурачков», Бабе-Яге на первой же минуте их личного общения? «Ты, старая, прежде, чем спрашивать-расспрашивать, пытать правду, в бане меня помой, накорми и спать уложи, а утром все и узнаешь, что тебе знать положено. Утро вечера мудренее». Баба-Яга стабильно соглашалась с таким предложением. Наверное, понимала, что так лучше для всех. Сначала – «беспредикатное принятие личности», принятие сердцем, а уж потом «обмозговывание» жизненных затруднений, интерпретации действительности.

Начало всех начал Homo Cordis – «человек сердечный», т.е. такой, у которого есть признанный нами центр его личностного существования, его «солнце», вокруг которого и вращается вся вселенная, Психо-Космос, по выражению Гачева. Эту форму еще можно назвать «Птоломеевской» координатной системой мировоззрения, в которой человек есть центр всего, как когда-то земля была в центре вселенной в воззрениях Птоломея и его идейных последователей. Человек не может жить без сердца, без центра личностного существования где все сходится, ум и чувство, рациональное и иррациональное, знание и неведение.

Всем правит Сердце!